Автор: Лев Клейн
Издательство: «Новое литературное обозрение»
Автор этой книги известен как критик научных догм и независимый мыслитель. Ещё студентом он выступал перед членами советской Академии наук с опровержением популярной в то время теории академика Марра о происхождении языков, которая сегодня признана псевдонаучной. Позже Клейн отстаивал истинность норманнской теории становления Киевской Руси, несмотря на то что в СССР её считали непатриотичной и вредной.
В сборник «Муки науки» вошли как новые, так и издававшиеся ранее публицистические статьи, в которых учёный подробно рассказывает о борьбе с антинаучными концепциями, рассуждает о моральной позиции учёного, современном образовании и состоянии науки. «Кот Шрёдингера» представляет фрагмент книги — впервые опубликованное эссе о научном атеизме и религии.
Лев Клейн — советский и российский учёный, доктор исторических наук, профессор Санкт-Петербургского государственного университета; преподавал в Западно-Берлинском, Венском, Копенгагенском, Даремском, Вашингтонском университетах. Один из основателей Европейского университета в Петербурге.
Наука и техника так перестроили нашу жизнь, что в современном мире всё подстраивается под науку, а что не научно, то теряет право на существование. Нобелевскому лауреату Фейнману пришлось напоминать слушателям, что любовь — тоже не наука. И даже извечный противник науки, религия, рядится под науку. Настоятели монастырей вспоминают, что университеты когда-то выделились из духовных школ, хотя с самого начала университеты составили медики и юристы — это были светские учреждения. Теологи хотят получать докторские степени, равные учёным степеням, хотя в принципе учёные степени даются за позитивные научные достижения, а какие здесь достижения у теологов? Чтобы постигать Бога, теология как наука не требуется. Насколько Бог вообще постижим, он доступен и неграмотным. Теология — всего лишь толкование и упорядочение священных текстов, раньше только на основе схоластики, теперь — с привлечением философских осмыслений. Библейская критика — другое дело, но это не теология, а её противоположность. Российская православная церковь рвётся в школу, чтобы православие преподавалось как правописание и Закон Божий усваивали как арифметику.
А профессиональные защитники веры неустанно пытаются представить ширящийся атеизм как всего лишь разновидность веры. Одни народы веруют в божественную Троицу, другие в Аллаха и его пророка Магомета, иные в Яхве, а вот атеисты верят в отсутствие бога — так сказать, в нулевого бога, в антибога. Не в дьявола (это наветы уж совсем для малограмотных), а именно в антибога и антидьявола. Они отрицают обоих с той же страстью, с которой православные активисты отстаивают их существование. Вроде бы спор конкурирующих конфессий.
Вот с этим аргументом я намерен разобраться.
Атеизм можно приравнять к различным конфессиям только в одном плане — если конфессией считать отношение к религии и объединять в этом статусе всех по этому признаку. Тогда отвергающие религию составят конфессию и должны пользоваться всеми правами, которыми пользуются конфессии. К сожалению, у нас атеисты, составляя значительную часть общества, не пользуются теми правами, которыми пользуются верующие, не имеют своих представителей в соответствующих органах, не владеют столь же развёрнутой сетью своих зданий для собраний, не имеют штата своих организаторов и проповедников. Где у нас «храмы атеизма»? Где атеистический «клир»? Где «патриархи безбожия» и их «митрополиты» и «епископы»? Где рядовые просветители — нечто вроде сельских «батюшек» и «матушек», хотя бы проповедующих агностицизм? Где такие же «муллы» и «раввины»?
Если же конфессией, как у нас и происходит, считать объединение верующих, практикующих определённую религиозную систему, в отличие от других верующих, придерживающихся другой религиозной системы, то среди конфессий места для атеистов не остаётся.
Но это план организационный. Почему же в содержательном плане нельзя приравнять атеизм к религии? Да потому, во‑первых, что религия состоит всегда из системы взглядов, содержащих наглядные противоречия с очевидными простыми истинами, с элементарным жизненным опытом каждого человека. Это сверхъестественные существа (бог, дьявол, ангелы, черти), невероятные чудеса (непорочное зачатие, воскрешение из мёртвых, хождение по морю и так далее), нарушения установленных наукой непреложных законов. Основываться надлежит на вере в то, что противоречит разуму. «Верую, ибо абсурдно». Ничего этого атеизм не требует. Он основывается только на опыте и разуме. В этом принципиальное отличие атеизма от религии.
Во-вторых, бремя доказательства лежит на том, кто утверждает, а не на том, кто отрицает. Это общее правило логики, вполне понятное всем. Ведь чтобы доказать, что среди какой-то народности есть рыжие, достаточно привести подходящего человека этой народности и показать цвет его волос, а чтобы доказать, что среди неё нет рыжих, нужно перебрать многих людей и проверить цвет их волос, — задача становится значительно более громоздкой. Если же вдобавок нужно доказывать, что отсутствует некто невидимый и непознаваемый, то задача становится невыполнимой принципиально. Поэтому требовать доказательств от атеистов неправомерно. Их постулат принимается за истину изначально и без доказательств. Доказывать должны те, кто утверждает наличие — бога ли, дьявола ли, ангелов ли или бессмертной души.
Доказательства же, как правило, косвенные, потому что прямых нет. А косвенные, даже столь умного философа, как Кант, давно опровергнуты, что с ехидством заметил булгаковский Воланд. Они схоластичны.
Самое популярное — то, которое приводили ксендзы Остапу у Ильфа и Петрова: если не Бог, то кто же тогда создал это всё — весь мир, всю Вселенную? Исходят эти аргументы из того, что у созданного непременно должен быть Создатель. На это есть убийственный встречный вопрос (упущенный Остапом): а кто создал Создателя? А его — никто. Значит, возможно, чтобы возникло нечто без Создателя? Тогда зачем он нужен и чем мотивируется его введение?
В-третьих, у религии и атеизма принципиальные различия в отношении к сакральному, святому. Целый ряд религиозных догм объявлен святыми, то есть настолько дорогими и ценными, что они неприкосновенны. Это означает, что они полностью освобождены от критики и пересмотра. То есть какое-то развитие и усовершенствование невозможно, рассматривается как ересь и в недавнем прошлом жестоко каралось. Шли религиозные войны. Да и сейчас религиозными фанатиками проливаются реки крови за то, что они рассматривают как оскорбление их святынь. Изменение возможно лишь как смена религиозных систем, опять же обычно кровавая. Атеизм совершенно не признаёт такого отношения к святыням.
Это не значит, что у атеистов нет ничего святого. Святое как сверхценное есть и у атеистов. Но это не связано с догмами и сакральными идеологиями, это скорее ценности из сферы морали, этики, памяти и социальных отношений. Их не надо ни доказывать, ни опровергать, они прививаются воспитанием — как привычки. Возможен юмор, возможны карикатуры и на ценности, возможны критика и самокритика.
Американские социологи из Калифорнийского университета (Беркли) не так давно провели исследования, в которых объективным анализом выяснили, что атеисты обычно более человечны, чем христиане1, хотя милосердие и гуманизм входят в догматику христианских религий («Раздай своё имущество бедным» и «подставь вторую щёку»). Но, оказывается, если милосерден христианин, то это его религия заставляет, а всё, что из-под палки, неискренне и не мило сердцу. Когда жертвует иной верующий, то им движет не столько сочувствие к далёкому «ближнему», сколько страх перед богом, желание его подкупить. Такому верующему всё равно, кому и на что пойдёт его жертва. Вот и прикармливают на папертях сонмы профессиональных нищих, паразитов и дармоедов. Если же милосерден атеист, то не по наказу Бога (весьма, кстати, немилосердного), а сам — это его природа, его привычный образ жизни. Если вам придётся прибегнуть к милосердию, кого из них предпочтёте?
В «Новой криминологии» Макс Шлап и Эдвард Смит почти сто лет назад писали, что вот уже два поколения криминологов знают странную статистику: атеисты, которые в обществе всё больше теснят верующих, в тюрьмах составляют всего одну десятую процента заключённых2. Ещё один американец, Калин Рингквист, приводил такие цифры: христиан в США 75 % населения, атеистов — 10 %, а в тюрьмах атеистов всего 0,2 % (по отчёту Федерального бюро тюрем за 1997 год). Он называет 22 причины, по которым христианская мораль не реализуется в поведении верующих христиан. Тут и навык всё списывать на изволение божье, и возможность замолить грехи или откупиться жертвами церкви и прочее. Перевод его статьи на портале Newsland.ru носит провоцирующее название «22 способа, которыми религия способствует преступности», но это явный перехлёст.
Мне возразят, что есть и противоположные исследования, показывающие, что религиозная сплочённость даёт людям преимущество в выживании. Верно, даёт. Но что его даёт: религия или сплочённость? Церковь побуждает к жертвам (да и сама живёт за их счёт). Но львиную долю жертв богатеев (во искупление грехов) направляют, по крайней мере у нас, на обогащение церкви и её верхушки, и так богатой сверх меры.
Наконец, в‑четвёртых, разное отношение к науке и технике. Религия в лице организованной касты жрецов — церкви — в той или иной мере готова пользоваться плодами науки и техники (мерседесы, брегеты, компьютеры, новейшие лекарства вместо молитвы), но то и дело вводит ограничения и запреты (не вмешиваться в божий промысел!), ныне, конечно, менее значительные, чем прежде. И в религии, и в науке люди неизбежно допускали ошибки. Но судьба их была разной. Ошибки науки исправлялись самой наукой, для этого у неё есть отработанный аппарат проверки, в наличии которого суть научности. Ошибки религии не заменялись положениями самой религии, это принципиально невозможно (Библию не перепишешь), у религии нет для этого специального проверочного аппарата. Ошибочные положения религии выявлялись наукой и заменялись положениями, заимствованными у науки (система Птолемея — система Коперника). На протяжении долгого спора религии с наукой религия всё время отступала, а наука наступала.
Атеизм же весь построен на достижениях науки и техники. Он органично с ними связан и с ростом науки и образования неизбежно будет укрепляться и расширяться. Научная истина для учёного, пусть и атеиста, — это божество. Учёная степень налагает священные обязанности — как сан, научно-исследовательская деятельность — это служение не менее святое, чем церковное; мы всё время говорим о Храме Науки, и это для нас не пустые слова. Нужно добиться, чтобы не было запустения Храма Науки, чтобы все в этом храме были достойны сана учёных, необходимо изгнать оттуда нечестивых, лишь имитирующих науку. Да, сравнение научного атеизма с конфессией возможно, но лишь как фигуральное выражение — с учётом того, что для учёных божество и что убожество.
Сноски:
1. Laura R. Saslow, Robb Willer et. al. Compassion Predicts Generosity More Among Less Religious Individuals // Social Psychological and Personality Science. Published online April 26, 2012.
2. Schlapp M., Smith E. The New Criminology. N.Y.: Boni and Liveright, 1928.
Опубликовано в журнале «Кот Шрёдингера» №3(29) за март 2017 г.
Подписаться на «Кота Шрёдингера»