День нулевой

// Москва. «Главное — чтобы на вилы не подняли»

Перед отъездом оповещаю друзей: мол, отправляюсь в глубь Сибири приобщать сельских подростков к радостям науки. Сыплются комментарии:

«Мне кажется, в глухих деревнях школьников практически нет».

«Как же ты на лыжах по тайге пойдёшь?! Сдохнешь ведь…»

«Новое народничество какое-то, главное — чтобы на вилы не подняли».

Сразу отвечаю: школьники в глухих деревнях вполне себе есть (с некоторыми до сих пор в Контакте переписываюсь). Я не сдох и даже немножко прибавил в весе. А что касается революционеров, которые устраивали хождение в народ во второй половине XIX века, то тема богатая: село и интеллигенция, молодые идеалисты, подвижничество и всё такое. Интересно провести линию из того времени в день сегодняшний. Но нас по крайней мере не пыталась арестовать царская охранка и сослать куда-нибудь в сибирскую глушь. Ах да, мы и так были в этой глуши.

День первый

// Красноярск. «Ночь должна быть нежнее»

Всё начинается поздним вечером в общежитии Сибирского федерального университета (СФУ). Это очень продвинутое заведение. Кроме жилья для студентов здесь есть супермаркет, тренажёрный зал, музей занимательных наук и много чего ещё. Мы сидим в концертном зале. У стены свалены рюкзаки. На сцене репетируют программу, которую мы повезём по деревням. Две девушки и два юноши исполняют под гитару что-то задушевное:

Ночь прошла, будто прошла боль,
Спит земля, пусть отдохнёт, пусть.
У Земли, как и у нас с тобой,
Там, впереди, долгий, как жизнь, путь…

Уже потом я выяснил, что это песня на стихи Роберта Рождественского, которая звучала в фильмах «Москва — Кассиопея» и «Отроки во Вселенной». В начале 70-х она была чуть ли не культовой. Двадцатилетние студенты будут петь её шестидесятилетним бабушкам, а местные дети — снимать это на смартфоны 2015 года выпуска. Связь времён в натуральную величину.

Пение прерывает девичий голос:

— Так. Давайте заново. Слово «ночь» должно звучать гораздо нежнее, а у вас ярость какая-то в голосе.

Это Диана Казакова, кандидат филологических наук, доцент СФУ и директор Красноярской летней школы. Внешне её сложно отличить от студентки, но здесь она на правах патриарха.

Агитационные пробеги по деревням начались лет сорок назад. Это было в духе советской эпохи. Тогда по стране колесили всевозможные агитбригады: «Писатели — деревне», «Учёные — колхозникам», «Студенты — селу». В Красноярском крае такие пробеги изначально устраивали студенты авиационно-космического вуза. Усилиями Дианы несколько лет назад проект перекочевал под крыло СФУ.

— Формат слегка изменился, — объясняет Диана. — Раньше был хард: никакого автобуса, между деревнями только на лыжах, попутку пытались поймать лишь в крайнем случае. Сейчас акцент делается на школьниках. Чтобы было больше времени на работу с ними, используем автобусы.

Уже почти ночь. Репетиция окончена. Студенты достают спальники, коврики и ложатся спать прямо здесь же, в зале. Чтобы попасть в деревню до того, как школьники разойдутся по домам, надо выезжать очень рано. Из-за меня — ещё раньше: авиакомпания умудрилась оставить мой рюкзак со всеми вещами в Москве. Организаторы меняют маршрут автобуса, чтобы заехать в аэропорт.

— Но вы же потеряете минимум час. Может, я лучше такси возьму? — смущаюсь я. — Не хотелось бы, чтобы из-за моих проблем страдал общий график.

— Запомните: на пробеге не бывает личных проблем. Все проблемы общие!

Воскресенье. 05:15. Загружаем в автобус рюкзаки и лыжи. Выезжаем. Темно. Город пуст. Агитпробег начинается.

День N

// Енисейский район. Попытка бегства

На пробеге каждый день устроен одинаково. В смартфоне звенит будильник. Просыпаюсь в спальнике. На школьном полу. Зарядка: в утренней темноте бежим по селу символизируем здоровый образ жизни. Стандартный завтрак в школьной столовой: каша, иногда запеканка, слабый и сладкий чай. Прощаемся со школой и отправляемся в путь.

К полудню — новая школа. Торжественная встреча. Кто-то из руководства (обычно завуч по воспитательной работе) произносит речь. Дальше марафон-викторина: команды подростков бегают по школе и выполняют задания разной степени интеллектуальности. После этого рассказ об учёбе в вузе. Мне как главному редактору «КШ» поручена университетская наука.

— Всем привет! Знаете ли вы, какая награда самая большая в науке, как «Оскар» в кино?

— Знаем!!! Это… Как её… Нобелевская премия!

— Молодцы, а кто хотел бы стать лауреатом Нобелевской премии?

— Наверное, я… Я! Я!

— А за что бы вы хотели получить эту награду?

— Ну… Просто так.

— За то, что я такая красивая!

— За что-нибудь химическое…

— Лекарство от рака открыть.

Мне кажется, я неплохо придумал. Апелляция к Нобелевской премии неслучайна, ведь в СФУ несколько лет работал японец Осама Шимомура, получивший эту награду в 2008 году за флуоресцентные белки. Для пущего эффекта показываю фотографию симпатичных поросят, светящихся зелёным трансгенным светом.

Наука занимает предпоследнее место в списке прелестей университетской жизни (после неё только международные обмены). Вначале перечисляются более приземлённые стимулы: стипендия, общежитие, военная кафедра и т. д.

— Вот у меня стипендия двадцать тысяч, — сообщает студентка-филолог Юля, больше похожая на школьницу. По залу проносится вздох: многие местные жители зарабатывают меньше. — Две с половиной тысячи, потому что учусь без троек, ещё двенадцать за то, что участвую в студенческой самодеятельности, а ещё шесть — так называемая оксфордская стипендия…

Вслед за лекцией идёт демонстрация химических опытов. Потом игра в волейбол с местными ребятами. После этого концерт: песни, номера КВН. Ближе к ночи планёрка, репетиции, сон. Утром выезжаем в новую школу. Снова речь завуча, викторина, лекции, концерт…

Кажется, я описал всю нашу программу. Что ещё? Ну да, сибирские морозы, как же я забыл... Можно красиво сравнить их с молодым вином, которое пьёшь и не замечаешь, как хмелеешь. Так же и здесь — вроде бы тепло и комфортно, а потом обнаруживаешь, что не можешь открыть рот, потому что усы и борода превратились в единую сосульку.

Вот, собственно, и всё. Через несколько дней я не выдерживаю и признаюсь командиру агитпробега Сергею:

— Простите, но я хочу сбежать из вашего проекта. Это как в фильме «День сурка»: один и тот же распорядок дня, одни и те же выступления, да и деревни мало чем друг от друга отличаются. Материал для статьи я уже набрал. К тому же пользы от меня особой нет. Отпустите меня домой!

Командир задумчиво произносит:

— Вот вы про «День сурка» сказали. Но ведь там герой каждый раз улучшал ситуацию, каждый день становился лучше, находил в нём что-то новое. Может, и вам стоит попробовать?

Я остаюсь.

Метафора «день сурка» сопровождает меня повсюду. Она не только про студентов, школьников и лыжи. Миллиарды жителей планеты — герои этого фильма. Дни одинаковые, люди вокруг одинаковые… Тоска. Но ведь каждое место уникально, каждый человек уникален, каждая секунда уникальна. Но ведь можно найти в этой череде повторений особые детали и смыслы. Этим я и собираюсь заняться.

Эксперимент обещает быть чистым. Одна и та же команда, одна и та же программа — никаких отвлекающих факторов. Недаром действие фильма происходит в забытом богом американском городке, отрезанном снегопадом от мира.

День второй

// Подгорное. «Наверное, я отвратительная мать…»

Первое село — Подгорное. На крыльце школы приветственно машут руками учителя и ученики. Две старшеклассницы торжественно вручают нам огромные тарелки: на одной земляничный пирог, на другой марийские блины.

— Здесь живут люди разных национальностей. Живут дружно и мирно! — провозглашает завуч по учебно-воспитательной работе Татьяна Александровна.

Брожу по коридорам школы. Обнаруживаю стенд, посвящённый профориентации и украшенный лозунгом: «Сто дорог — одна моя». На стенде список новых профессий, некоторые даже я не знаю: постижёр, титестер, манимейкер…

Начинается встреча со школьниками. Для затравки студент Миша спрашивает у собравшихся, кем они хотят стать, когда вырастут.

— Юристом…

— Отлично! У нас есть юридический институт, там вас научат законам.

— Ветеринаром…

— Медицины у нас нет, но если вы хотите заниматься живыми системами на фундаментальном уровне, то милости просим в Институт фундаментальной биологии и биотехнологии.

— Культурологом…

— Есть гуманитарный институт.

— А я хочу автомехаником быть!

— У нас в университете много специальностей, связанных с технологиями. Вот, например, в политехническом институте есть факультет транспорта.

— Так я хочу просто автомехаником быть. Без высшего образования.

Основная часть школьников и студентов уходит играть в волейбол. А я отправляюсь к завучу брать интервью. Тема важная. Меня больше всего интересует, как работает социальный лифт, — как из глухой деревни переместиться в престижный университет. Проблема эта даже не общероссийская — планетарная. У нас в стране преграды не такие уж непроходимые. ЕГЭ одинаков для села Подгорного и для центра Москвы (это, кстати, один из его главных плюсов). Школьная программа в основном тоже. Значит, шансы поступить у сельского паренька выше, чем в советское время, когда репетиторы из вуза и личные связи обеспечивали городским весомое преимущество. Но есть же ещё и человеческая психология…

— У нас в школе учатся ребята из двух сёл: Подгорного и Чебышева. Из Подгорного родители охотнее отпускают детей учиться в Красноярск. Возможно, потому, что здесь много приезжих. Марийцы, например, не так к этой земле прикипели, — объясняет Татьяна Александровна.

Сама она из Чебышева:

— А у нас родители боятся своих детей отпускать. Все понимают ценность образования, на словах все признают. Но отдавать в большой город боятся. Мы как будто под покрывалом каким-то живём…

— Скажите, а ваши дети где учились?

Её голос начинает меняться. В нём всё меньше педагогического задора и всё больше грусти.

— Наверное, я отвратительная мать… — вздыхает женщина. — Когда старший сын уехал учиться в Лесосибирск, я боялась, что он не удержится. И создала такие условия, чтобы ему не хотелось домой возвращаться…

Частицу «не» моё сознание сначала не воспринимает. Смысл сказанного доходит только через несколько секунд.

— Простите… А как это?

— Ох… По-разному. Например, специально с мужем ругалась, когда он приезжал. Нет, конечно, кормила, поила. Но делала так, чтоб ему не хотелось возвращаться.

— А он об этом знает?

— Я потом во всём призналась. Когда он институт окончил.

Её голос становится совсем тихим. На глазах появляются слёзы.

Беседа прерывается — нас зовут на концерт.

К полуночи мой первый день на пробеге заканчивается. Засыпаем мы в тренажёрном зале, используемом также для занятий по начальной военной подготовке. У меня над головой висят схема пистолета Токарева и самоходная гаубица в разрезе. Зато здесь тепло и мягкие маты.

День третий

// Усть-Кемь. «Я была бы нужнее в госпитале…»

В смартфоне звенит будильник. Просыпаюсь в спальнике. На школьном полу.

Сегодня подъём в 7:40 вместо запланированных 7:30. Оказывается, девушки уже минут пятнадцать как выбрались из своих спальников и переоделись в платья.

— У нас сегодня праздник! Мужской день! — торжественно объявляет Оля. В обычное время она магистрантка СФУ, занимается межкультурными коммуникациями. В частности, помогает группе студентов из Ямайки адаптироваться к реалиям Красноярска. Её нынешняя должность называется убийственно: «комиссар агитпробега». Но правильнее было бы так — заместитель по хорошему настроению. Именно она наполняет внешне одинаковые дни разным содержанием: мужской праздник, сутки без слова «нет», день желаний…

— Комиссар — человек, отвечающий за внутреннее устройство команды, её дух, — объясняет мне Ольга. — Командир — он больше занимается отношениями со школами, с университетом, оформлением документов. А комиссар — это атмосфера. Ещё я участвую в подборе команды.

— И как подбирают людей для пробега?

— Главная черта — многофункциональность. Допустим, человек прекрасно играет в КВН, но со школьниками общаться не хочет. Такой нам не подходит. Второе — готовность к походным условиям. Например, в одном из пробегов нам удалось нормально помыться только один раз за две недели.

Я всё ещё не могу понять, кто такая эта Ольга. У меня две ассоциации: интеллигентный комсомолец или социализированный хиппи… Не могу решить окончательно. Чтобы разобраться, прошу её представить, что бы она делала, если бы жила в разные эпохи.

— Давай попробуем. До 1917 года… Наверное, была бы рабочим классом. Привыкла трудиться. Может быть, какой-нибудь революционный клуб создала. Во время Гражданской войны пошла бы воевать за красных. Если к этому моменту у меня детей бы не было. Если бы жила в 1920-е годы, создала бы свой университет, свою образовательную систему.

— Сталинское время…

— Не знаю… Вряд ли я бы верила, всюду была фальшь. Но изменить что-то было нереально: все попытки заканчивались очень быстро и страшно.

— Едем дальше. Во время войны ты бы, наверное, собрала команду вроде вашего «Бумеранга» и ездила по фронтам с концертами.

— Нет. Я понимаю, что это выглядит логичным. Но мне было бы психологически тяжело. Понимаешь, здесь мы выступаем перед людьми, которые нормально живут. Они не погибнут завтра, твоя песня не будет последним, что они услышат… И дело не только в том, что это тяжело, — я трудности люблю. Просто я была бы нужнее в госпитале. Я могла бы там не только раны перевязывать, но и морально поддерживать бойцов.

— Война окончена. Оттепель. Студенческие отряды отправляются поднимать целину.

— Я бы, конечно, поехала. Это же весело! Мне важно чувствовать свою принадлежность к коллективу.

— Наступает эпоха застоя. Ты бы где оказалась: в комсомольской самодеятельности или где-то ближе к диссидентам?

— Наверное, что-то подпольно-кухонное… Да, я увлекаюсь авторской песней: Новелла Матвеева, Окуджава, Визбор… Но я не стремлюсь к славе, к большой сцене. Для меня авторская песня — возможность сказать о чём-то, о чём не положено, о чём редко говорят. Это для рождения новых мыслей.

— Остались девяностые.

— А разве в это время что-либо мешало мне делать то, что я делаю сейчас?

Мы приезжаем в село Усть-Кемь. Точнее, доходим до него на лыжах — сначала нас везёт автобус, но последний участок нужно преодолеть самостоятельно. Практической пользы в этом никакой, но символ есть символ.

Школа шокирует уровнем ремонта: евроокна, сайдинг, даже расписание сделано из цветного пластика. Москва могла бы позавидовать.

Завуч по учебно-воспитательной работе помогает нам обустроиться:

— Сейчас вам покажу место для складирования лыж, а потом — кабинет для всего.

В этой странной формулировке немало правды. В выделенном нам кабинете действительно происходит всё: один юноша репетирует реплику для концерта, другой разбирает рюкзак, рядом переодеваются девушки — вплоть до маек и лифчиков. Никакого смущения: «Мы же команда!» Да и помещений других нет.

Программа традиционная: марафон-викторина, лекция. Я снова про своё:

— Всем привет! Знаете ли вы, какая награда самая большая в науке, как «Оскар» в кино?

— Нобелевская премия?

Дальше химические опыты. От нечего делать разглядываю лица подростков. Здесь есть все варианты: от отупелости на прыщавой физиономии до тонкой иронии на одухотворённом личике. Но это только видимость. Может там за изъеденной неизвестной мне кожной болезнью стоит что-то глубокое и умное, дай такому возможность, и он двинет вперёд какую-нибудь науку или изобретёт что-то эдакое, что перевернёт мир. И определяет это даже не врожденный интеллект, а потребность двигаться вперёд.

Поступить в университет не значит навсегда покинуть деревню. 11% сельского населения имеет высшее образование. В городе таких 23%. Это обобщённые данные переписи. Но есть немало сёл, где выпускников вузов среди работающих жителей даже больше, чем в городе. Например, когда «градообразующим предприятием» села становится школа.

Вечер. Концерт в местном ДК. Жители рассаживаются по возрастному принципу. На первых рядах дошколята, дальше подростки, после них старушки. У задней стенки толпятся суровые мужики в чёрных куртках. В зале холодно. Даже тепловая пушка не спасает.

Концерт окончен. На этот раз спать предстоит в школьном коридоре возле спортзала. В самом зале слишком холодно. Сибирь всё-таки. И зима.

День четвёртый

// Погодаево. «Вдруг война, а я необученный»

В смартфоне звенит будильник. Просыпаюсь в спальнике. На школьном полу.

Покидаем Усть-Кемь. Три старшеклассницы провожают нас на крыльце. Дальше — дорога. Здесь всё лаконично: тайга, тайга и опять тайга.

Приезжаем в Погодаево. Если в Усть-Кеми школа больше напоминала офис, то здесь возникают ассоциации с музеем. В вестибюле резное панно из дерева от пола до потолка. Напротив композиция из керамики на тему древа жизни, тоже огромная. Даже стенка раздевалки какая-то вычурная.

Марафон-викторина. Лекция:

— У меня стипендия двадцать тысяч. Она складывает из…

Нас поселили в интернате. Здесь живут школьники из мест, к которым большую часть года нет доступа. Вот три девочки — Таня, Аня и Марина. Они из деревни Айдары. Вертолёт туда летает редко и стоит безумно дорого. Иного сообщения нет. Учебный год у девочек начался 8 сентября, когда их смогли доставить в школу. На осенние каникулы уехать не получилось, вернулись домой они только к Новому году, а сейчас снова здесь.

— Как же родители соглашаются отпустить девочек на полгода из семьи?

— Так выбора нет, — объясняет мне воспитательница.

Входит серьёзный мальчик лет четырнадцати. Берёт со стола номер «Кота Шрёдингера» и усаживается читать в углу. У него вид человека, который отлично разбирается в нейролингвистике, тектонике плит и охлаждении электронов, но он снисходительно соглашается посмотреть, что там понаписали журналисты.

— Ты бы представился гостям, — мягко произносит воспитательница.

Мальчик нехотя отрывается от журнала:

— Герман, пятый класс.

— Ты откуда приехал?

— Заимка Остяцкая.

— Выглядишь старше, чем пятиклассник.

— Я с восьми лет в школу пошёл. Папа был против того, чтобы я вообще учился. Но мама настояла.

— Кем работает твой папа?

— Никем. Его формально вообще не существует, он нигде не зарегистрирован, ему вера не разрешает паспорт иметь.

— К какой вере твой папа принадлежит?

— Титовское согласие…

Герман снова погружается в чтение. Я понимаю, что этот мальчик из семьи старообрядцев, из какого-то инопланетного мира. Титовское согласие возникло в начале XX века. Эти староверы радикальны — считают, что государственная власть захвачена Антихристом, отказываются получать паспорта и другие документы.

— Герман, кем хочешь стать, когда вырастешь?

— Сначала я трактористом хотел. Но потом передумал. Теперь хочу на военного пойти, офицером стать. Вдруг на нас нападут, а я необученный. Пехотинцем хочу стать, а то артиллеристом, мне кажется, слишком сложно: нужно скорость снаряда знать, ветер учитывать и всё такое.

— Думаю, с твоей любознательностью ты и артиллеристом сумеешь. Может, вообще не обязательно в армию идти, а заняться, например, наукой?

— Может быть, я ещё не определился, — кивает Герман и углубляется в статью о биолюминесценции.

Засыпаем мы в том же кабинете, где встречались со школьниками. Здесь тоже есть элементы музея. У меня над головой висит штук десять часов разных моделей. И все стоят, показывая разное время.

День пятый

// Новоназимово. «Мужчины хотели стать лётчиками, а женщины — врачами-хирургами»

В смартфоне звенит будильник. Просыпаюсь в спальнике. На школьном полу.

Сегодня большой переезд на север. Вместо асфальта зимник. Ритмичное покачивание «газели» располагает к размышлениям. Представляю, как сложно было бы объяснить происходящее вокруг жителю какой-нибудь европейской страны. Взять тот же самый зимник. Это дорога, чьё покрытие состоит лишь из утрамбованного снега. Когда он тает, проехать становится невозможно. И как объяснить невинному иностранцу, что дорога зимой есть, а весной, осенью и летом — нет.

Или обустройство местных школ. В некоторых из них отсутствует водопровод, возле входа висит дачный рукомойник, который заполняют из колодца. Вместо туалета сарайчик во дворе с тремя дырами. И в той же самой школе — интерактивные доски, проекторы, сканеры, принтеры и прочая вполне современная техника.

Расшифровывать пришлось бы всё, даже название мероприятия. Почему наш пробег называется «Бумеранг»? При чём здесь оружие аборигенов? Идея в том, что школьники, вдохновлённые студентами, поступят в университет и станут студентами сами.

Самая тихая участница Маша символизирует этот самый эффект бумеранга. В 1999 году она вместе с родителями переехала из Ижевска в сибирскую деревню. Такой вот дауншифтинг:

— Ничего не было. Только поле и забор. Дом строили своими руками. Папа до этого был главным инженером на заводе. А здесь ему пришлось пойти подрабатывать кочегаром в школу. Никакого интернета, вместо него Большая советская энциклопедия.

Сейчас Маша учится на строителя и мечтает построить свой дом. Мы сидим с ней в коридоре сельской школы. Я прошу её назвать пять главных отличий деревенских детей от городских. Вот какой получился список:

1. У деревенских есть страх перед большим обществом.
2. Деревенские добрее и искреннее.
3. Деревенские приучены больше трудиться.
4. У деревенских больше уважения к учителям.
5. У деревенских в жизни было больше игры и свободы.

Смотрю на местных школьников и пытаюсь понять, насколько реальны обобщения, сделанные Машей. Вроде подходит.

Начинается викторина-марафон. С каждым днём количество моих обязанностей увеличивается. Сегодня я стал ведущим одного из этапов. Раскладываю на столе бумажки, на обратной стороне которых моим неровным почерком написаны названия университетских специальностей. Школьник берёт одну из карточек и с помощью жестов объясняет остальным членам команды, что это за профессия. «Географа», «математика» и «ядерного физика» угадывают буквально за несколько секунд. Хуже всего получается с «экологом».

А потом в школьной столовой мы пьём чай с двумя восьмиклассницами — Элей и Дашей. Эля хочет работать журналистом.

— Недавно я статью писала о том, кем в детстве мечтали стать жители нашего села. Выяснилось, что в основном мужчины хотели быть лётчиками, а женщины — врачами-хирургами.

— И кем стали?

— Кто кем. Кто торгует, кто-то лес валит, кто-то в школе работает.

У современных подростков мечты примерно такие же. Уже после нашего отъезда Эля провела опрос у себя в школе. Результаты такие: «Большинство наших учеников хотя выучиться на врача (около 70%), инженера (20%) и учителя (10%)».

Засыпаю на полу в спортзале. Рядом дверь. Слышно, как ревёт ветер.

День шестой 

// Ярцево. «Мы можем показать им утопический образ студента»

В смартфоне звенит будильник. Просыпаюсь в спальнике. На школьном полу. До подъема еще полчаса. Спать не хочу: неожиданно я стал «жаворонком». Тут самое время немножко похвастаться. В этом проекте я единственный, кто не имеет отношения к университету, кто не из Красноярска, и кто совсем не студент. Но вместе со всеми я трясусь в машине, иду на лыжах, таскаю рюкзаки, сушу носки на батарее, общаюсь со школьниками. Как представляли меня ребята на концерте: «Григорий — включенный наблюдатель — Тарасевич».

Десть дней я был среди молодых людей, которым было заведомо наплевать на все мои журналистские и прочие регалии. Какое дело молодому математику (дизайнеру, лингвисту, программисту) с гитарой до того, что я сотрудник какого-то журнала, который он, скорее всего, ни разу в руках не держал? И в этих условиях я ухитрился стать своим. По крайней мере, мне так показалось. Но, если это действительно так, то мне точно есть чем гордиться. Через несколько дней после начала пробега со мной торжественно перешли на «ты».

Всё-таки подъём. Завтракаем. Выезжаем ещё до рассвета. Наконец-то дорожные приключения — сломалась одна из наших «газелей». Классика жанра: темнота, температура под минус сорок, глухая тайга и заглохший двигатель. На одной машине добраться не получится: слишком много людей и вещей. Что же делать? Как и положено, в этот момент происходит чудо. Из темноты выныривает КамАЗ, везущий продукты. И берёт нас на буксир.

Очередная школа. Снимаем рюкзаки. Викторина-марафон, лекция. Дальше, как обычно, химические опыты: вспыхивает водород в воздушном шарике; разведённый крахмал превращается в неньютоновскую жидкость; снег, смешанный с солью, замораживает воду на табуретке.

Это научное шоу устраивает Игорь, студент-математик.

— Я хочу дать понять школьникам, что всё происходящее вокруг безумно интересно. Вот недавно я читал «Мир в ореховой скорлупке» Стивена Хокинга. Это же потрясающе! Когда ты думаешь об искривлении пространства-времени, о рождении Вселенной, то понимаешь, что нечего париться из-за сломанной машины. Кстати, недавно был в музее пароходов XIX века. Это же какая огромная машина! Сколько идей туда вложено! И каждая шестёренка работает, выполняет свою функцию. У меня прямо мозг закипает! А можно просто на стену посмотреть. Это же бетон — сложные смеси, физика, химия…

— Игорь, а зачем ты здесь?

— Ну… Наверное, потому что интересно. Я мало путешествую. А здесь… Этот зимник просто чудо какое-то! Где бы я ещё такое увидел? Но главное — это деревенские ребята. Мы можем показать им утопический образ студента, показать, каким увлекательным может быть научный эксперимент. Может, среди этих ребят второй Ломоносов найдётся. Я всё повторяю: наука — это интересно. Так оно и есть. Считай это агрессивным маркетингом. Я хочу показать, что нельзя запутываться в бытовой паутине. Каждый день должен быть непохожим на предыдущий. Мир ужасно интересен! Хочу, чтоб ребята это понимали.

Игорь отправляется репетировать в сотый раз свою роль в КВН.

А я всё пытаюсь понять, зачем студенты устраивают эти пробеги. Ради чего жертвуют своими каникулами, спят по пять часов в сутки, бесконечно оттачивают свои выступления. Зачем — это вообще главный вопрос. Его нужно задавать всегда. Правда, однозначный ответ получить не удаётся.

Ответы примерно такие:

— Я по жизни без башни. Кстати, ненавижу лыжи. Раньше практически на них не ходила. Но мне понравилось. Хотя тяжело, но идёшь. Ты же с командой. В этом весь кайф.

— У школьников должны загореться глаза. Мы должны их вдохновить. Необязательно на поступление в СФУ, скорее на большую и светлую жизнь. Если им кажется, что всё плохо, а подросткам так часто кажется, мы должны показать, что есть выход.

— А как нас встречают! Хлеб, соль, рушники. Приятно чувствовать себя человеком с большой земли.

Ночь. Студенты продолжают репетицию. Пытаюсь уснуть. Кажется, получилось.

День седьмой

// Майское. «Я не люблю напрягать людей»

В смартфоне звенит будильник. Просыпаюсь в спальнике. На школьном полу.

На этот раз выезжаем вечером. Почти ночью. В это время на зимнике страшновато. Это я понял, когда мы подобрали пьяного паренька по имени Дима. Он поехал к приятелю в соседнее село на «Буране». По дороге снегоход сломался. Незадачливый Дима сидел на обочине. Если бы наш водитель его не заметил, к утру он был бы трупом. Мы везём его обратно.

К Диме подсаживается командир пробега. До меня доносятся обрывки их беседы. Кажется, будто сельский батюшка увещевает грешного пастуха:

— Как же так можно — пьяным, ночью, на «Буране»… Обещай, что никогда так больше не будешь.

— Простите меня, — бормочет Дима.

— Ты не у меня прощения проси, а у себя. Ты же человек, а поступаешь не как человек, делаешь себе хуже…

Командир Сергей учится на первом курсе магистратуры СФУ. Он эколог. Например, в прошлом году как сотрудник РАН собирал образцы древесины лиственницы и реконструировал климат в районе среднего течения Нижней Тунгуски. А ещё он буддист. Настоящий. Родом из Улан-Удэ:

— Буддизм — это для созревших умов. Это не слепое поклонение типа: «Будда, дай мне удачи!» Это научный подход, объективное исследование своего ума: как возникает мысль, как возникает эмоция. А зависть, ненависть, гнев — они закрывают ум. Мне как буддисту очень тяжело командовать, я не люблю напрягать людей… Пробег — это шанс для развития. Возможность показать свои проблемы и их решать.

Мы приезжаем в село. Слышу голос Сергея:

— Выгружаем рюкзаки. Размещаемся.

Вскоре я уже в спальнике. Кажется, это кабинет математики.

День восьмой

// Кривляк. «Привыкли, наверное…»

В смартфоне звенит будильник. Просыпаюсь в спальнике. На школьном полу.

Дорога. Точнее, зимник. Едем вдоль реки. На льду почти до горизонта лежат свежеспиленные брёвна. Весной они поплывут к месту назначения.

Вспоминается Галич:

Лишь, как вечный огонь, как нетленная слава —
Штабеля! Штабеля! Штабеля лесосплава!

Приезжаем. Школа-офис, школа-музей, школа-изба уже были. В Кривляке школа похожа на интеллигентскую дачу. Только гигантскую. Две шестиклассницы зачитывают нам доклад об истории села. Сначала сюда ссылали — белогвардейцев, кулаков. Потом здесь были лагеря. Потом опять место ссылки.

«…Погибали одни, приезжали другие. Отсюда предпринимались попытки побега, но болота и мороз не давали шансов. Если беглых ловили, то наказывали так — привязывали к дереву и так оставляли, пока комары и мошка не высасывали всю кровь. Это называлось “ставить на комара”. А зимой раздевали, выводили на мороз и обливали водой…»

Рядом с селом находится чуть ли не единственный в мире географический объект, названный в честь репрессивной организации. Это озеро Сибулон — от Сибирского управления лагерей особого назначения.

Девочки рассказывают об этом будничным тоном, боясь сбиться. Мне становится не по себе. Говорят, в озере до сих пор вылавливают скелеты зэков:

— Да, как-то летом находили. Но мы спокойно купаемся. Не страшно. Привыкли, наверное.

Засыпаю на деревянном полу. Неподалёку от меня стоит макет школы, построенной в 1955 году, уже после смерти Сталина. А где-то километрах в трёх то самое озеро.

День девятый 

// Москва. Рефлексия

В смартфоне звенит будильник. Просыпаюсь под одеялом. У себя дома.

Пытаюсь придумать финал к этому тексту. Никак не получается. Слишком многое я понял в этой поездке. Про себя. Про историю. Про Сибирь. Про школьников. Про студентов. Про то, как прожить «день сурка»… Чем же закончить? И тут мне пришла заметка от тринадцатилетней школьницы Юли из села Ярцево. Я её просил написать о том, как наш проект выглядел с точки зрения местных жителей. Честное слово: в этом тексте мы не исправили практически ничего. И в качестве финала он подходит, как нельзя лучше.

 

 

О бумеранге счастья

// Как это выглядело «с той стороны»

Они нагрянули в наше Ярцево как гром среди ясного неба: в четверг вместо обещанной субботы. Они — участники агитационного пробега «Бумеранг», отважные студенты, на свой страх и риск отправившиеся растапливать сердца суровых сибирских детей.

Учителям пришлось работать в «аварийном режиме»: быстро придумывать слова для первого приветствия, распускать учеников со строгим наказом вернуться в 13:00, готовить сценарий официальной встречи…

Начало положено. Искрящиеся то ли от снега, то ли от счастливых улыбок гости приняли наше приветствие и отправились обживать кабинет русского языка.

А дальше события сменяли друг друга с сумасшедшей скоростью. После официального приветствия всю школу разбили на команды — у каждой был студент-куратор. Мы чуть меньше часа бегали по этажам школы (что обычно, конечно, строго запрещено), выполняя забавные задания. Что меня удивило, на одном из заданий главенствовал не молодой студент, а вполне себе взрослый бородатый дядя. «Руководитель какой-нибудь, наверное», — подумала я тогда.

Та-дам, последнее задание выполнено, общий сбор в актовом зале. «Эх, самое интересное позади» — какое счастье, что я ошиблась! Да, началась лекция. Не лекция в нашем обыденном понимании, но информативная беседа о преимуществах СФУ как образовательного учреждения и места для реализации себя как личности. Честно сказать, до этого я лишь пару раз задумывалась, где продолжать своё образование, хотя пора бы. Из-за отдалённости села мы практически не имеем доступа к информации об университетах, что, безусловно, затрудняет выбор, а тут ответы на все вопросы, перспективы, жизненные примеры. Университет — место, которое переворачивает жизнь с ног на голову...

Мероприятие, кажется, подходило к логическому завершению. Я уже немного загрустила, но тут на сцену внесли стол, заставленный колбами, мисками, стаканами, и двое парней (один в шапочке из фольги, другой в смешных защитных очках) начали творить что-то невообразимое на нашей маленькой сцене: «варить» лёд, жечь деньги, которые почему-то никак не сжигались, бить бедную неньютоновскую жидкость кулаками и молотком... Чудеса, в общем. Чудеса, суть которых поняла даже я.

И эта часть подходит к концу. Уже известно, что дальше по плану волейбольные соревнования, но мне совсем не до этого — слишком много вопросов, требующих немедленного ответа. Наверное, самая знаменательная для меня часть начинается здесь. Прихожу в столовую, чтобы основательно побеседовать со студентами за кружкой чая, и знакомлюсь с тем самым дядей — Григорием. Я почти угадала род его занятий: он оказался главным редактором научно-популярного журнала (два номера я получила в подарок, а теперь собираюсь оформить подписку).

Тут и разговорились — все на эмоциях, под впечатлением. Я впитывала в себя всё, что ещё влезало. К нам подсаживались студенты, и каждый из них внёс большой вклад в расширение моего кругозора — рассказали, например, о существовании летних школ, и теперь, конечно, хочется туда попасть. В свою очередь я рассказывала о нашей сельской жизни и невольно восхищалась студентами. Наверное, очень мало ярцевчан могут понять, как трудно истинному горожанину сменить модные ботиночки на валенки, признать необходимость тёплой шапки, научиться дышать через два шарфа и ходить задом наперёд, чтобы ветер дул в спину.

Северные сёла довольно самобытны, и то, что городским иногда кажется дикостью, для нас обыденно. В межсезонье, когда зимника ещё нет, а водный транспорт уже не ходит, единственная ниточка, связывающая нас с городом Енисейском, — вертолёт, летающий два раза в неделю. Из-за этого прилавки магазинов весной и осенью частенько пустуют, временами жителям приходится питаться тем, что есть в кладовке. В отдалённых, как наше Ярцево, сёлах очень важно уметь жить независимо от большой земли. Иногда кажется странным, что село до сих пор живо, но пока в нём есть сильные люди (и они не просто есть — их много!), оно будет жить.

А время летит незаметно, за окнами уже темно. Прекрасное завершение такого длинного дня — концерт. Во время песен затаивала дыхание и не шевелилась, честно. Просто дух захватывало. Впрочем, во время кавээновских блоков отпускало.

И вот они стоят — румяные, улыбающиеся. Прощаются... Они едут дальше, а мы остаёмся.

На следующий день во всей школе разговоры исключительно о вчерашнем дне. Равнодушными не остались даже заядлые двоечники — всё обсуждали вчерашние опыты, подумывая некоторые из них повторить (искренне надеюсь, что передумают). Одиннадцатиклассники спорили о достоинствах институтов СФУ, кто-то вспоминал концертные шутки, кто-то пел песни, а кто-то гадал, почему студенты, несмотря на усталость, постоянно счастливо улыбаются. И я, кажется, поняла. В жизни ведь всё возвращается бумерангом, правда? Значит, счастье, подаренное ими людям, приходит обратно сполна. Вот и весь секрет. 

 

 

Опубликовано в журнале «Кот Шрёдингера» №4 (18) за апрель 2016 г. 

_{Подписаться на «Кота Шрёдингера»}