Тореадор, почтальон и стеклодув — это профессии, которые вымирают. Вместе с первыми двумя уходит определенная культура, а со стеклодувами — наука, которую можно было пощупать руками. Предварительно остудив, конечно.
Из-за двери раздаются редкие и тяжелые, как дыхание раненого дракона, вздохи компрессора: он откачивает вредные испарения и нагнетает воздух. В пустых коридорах минусового этажа НИИ химической физики РАН стеклодувную мастерскую можно найти именно по этому звуку. За дверью длинное помещение поделено на две части. Первая — большой пустующий цех, где рядами стоят покрытые пылью столы с кислородными горелками, остывшая печь и притирочный станок, окруженный баночками с наждаком. Над древним, как этот мир, холодильником висят закоптившаяся карта Советского Союза и фотографии тех, кто когда-то населял это место.
Второе помещение, маленькое и обжитое, отделено от небытия хлипкой дверью, на которой черным фломастером написано «КВАРЦЕДУВ». Здесь алмазный резак сбрызнут водой, чтобы не разлеталась пыль, на столах аккуратно разложены штангенциркули и очки на резинке — такие темные, что в них нельзя рассмотреть собственную руку.
Деревянные шкафы под завязку набиты основным материалом для работы — полыми кварцевыми и стеклянными трубками, а ящики стола наполнены странными, непонятными приспособлениями: крючочками, лопатками, проволочками и прочими мелочами. Поверх всего лежат пачка сигарет и стопка чертежей, на верхнем изображена трехгорловая колба — мечта начинающего химика. На стенах висят фотографии рок-звезд и прекрасных девушек, на столе — раскрытая книга о том, как делали стекло в Испании ХVI века. Посреди этого хозяйства стоит редкий человек — кварцедув Александр Антонов. Он берет длинную железную палку и отодвигает ей заслонку у вытяжки. В тот же момент позади нас с грохотом захлопывается исписанная телефонными номерами дверь.
— Тяга! — одобрительно говорит Александр Александрович. — Когда начинаю работать, шум такой, что кажется, в самолете сижу. Я сам туда такой мощный мотор поставил, чтобы не дышать гадостью.
Он поворачивает вентиль, подносит зажигалку, и газовая горелка вспыхивает синим хвостатым пламенем.
— Температура плавления кварца — 1800–1200 градусов, — поясняет он. — Если палец попадет, ноготь сгорает сразу.
Без очков на огонь смотреть нельзя, «солнечных зайчиков» можно нахвататься. Потом всю ночь надо держать на глазах вату, вымоченную в чае.
— А что будет-то? — уточняю я. — Щиплет?
— Да нет, я же говорю — «солнечных зайчиков» нахватаетесь.
Он подносит в пламя трубку из кварца, которая через несколько секунд вдруг превращается в длинную прозрачную тянучку, дует внутрь и посредине начинает расти шар. Его золотое горячее брюхо ослепительно сияет даже через черные очки. Затем мастер относит раскаленную деталь под холодную воду, и та мгновенно остывает. Кварц не боится резких перепадов температур, поэтому из него сделаны, например, иллюминаторы на МКС.
— Ну, это просто, — говорит кварцедув Антонов, показывая на колбу из остывшего кварца. — С этого все начинают. А вот сейчас я вам покажу шедевры.
Из картонной коробки на свет появляются пробирки, внутри которых на невидимых крючках прыгает тончайшая пружинка из кварца, — это весы для газа. Другой прибор — вакуумные ловушки: небольшой сосуд с двойными стенками для отвода ненужных испарений. Редкие виды сосудов Дьюара: у них между стенками Антонов сделал расстояние толщиной в бритву и заполнил его вакуумом. Колбы с замысловатыми шлифами, кранами и трубочками. Каждое изделие — несколько дней работы и несколько тысяч рублей.
— Знаете, что я могу сделать? — спрашивает Антонов заговорщицки. — Все. Сегодня я могу сделать абсолютно все. Был бы материал.
Мало кто знает, что без Александра Александровича Антонова сегодня не было бы в мире никакой науки. Не только без него, конечно, но и без остальной армии стеклодувов, которые в середине ХХ века были совершенно незаменимы во всех научных институтах, имеющих отношение к серьезной химии и физике. Изучение фундаментальных процессов химических реакций, создание атомного оружия, испытание топлива для ракетных двигателей, масса опытов в биологии были бы просто невозможны без странных приборов, которые нельзя отпечатать станком на заводе.
Легендарный директор Института химической физики РАН академик Николай Николаевич Семенов, чьим именем сегодня назван институт, одним из первых еще в 1920-е годы понял, что нужно рассматривать химию с точки зрения физических процессов.
Николай Николаевич Семёнов
(3 (15 апреля) 1896, Саратов — 25 сентября 1986, Москва) — советский физико-химик, один из основоположников химической физики. Единственный советский лауреат Нобелевской премии по химии (получил в 1956 году совместно с Сирилом Хиншелвудом за открытие механизма цепных реакций).
Именно так он открыл принцип цепных реакций, за что в 1956-м ему вместе с Сирилом Хиншелвудом дали Нобелевскую премию. Стеклодувная мастерская у Семенова в институте была одной из самых больших, а его фотография до сих пор висит у Антонова в цеху.
В советское время найти хорошего стеклодува считалось большой удачей для каждого ученого. Были даже специальные методички для рядовых химиков, в которых говорилось, что стеклодувы — люди занятые, так что неплохо бы обычным ученым освоить азы стеклодувного дела, чтобы не бегать к мастеру всякий раз, когда надо загнуть конец стеклянной трубки или починить пробирку.
Но особенно актуальны стали стеклодувы после войны. Тогда из Германии в Москву привезли химиков, работавших над проектом атомной бомбы, приглашали знаменитых ученых со всей страны и попутно собирали стеклодувов: надо было делать приборы для опытов. В то время целая плеяда мастеров-стеклодувов во втором-третьем поколении обитала в Клину. Здесь еще с середины ХIХ века стали возводить стекольные заводы, и, говорят, если взяться копать огород под Клином, надо сразу брать ведро под стекляшки — их тут несметное количество.
Александр Александрович долгое время и не подозревал, что живет в эпоху стеклодувов. Это сейчас у него дома полно утвари из кварца, есть даже кварцевый кофейник с тремя чашками, которые можно подогревать прямо на плите, не говоря уже о таких мелочах, как вазы или подсвечники с висюльками из оптического кварца. А тогда, в послевоенной Москве, особенно похвастаться было нечем: жили на окраине, в районе Перово, из развлечений — коньки, хоккей и пение: все говорили, что слух у Антонова идеальный. Но всерьез мыслей стать певцом не было.
— Все серьезное родилось здесь, за горелкой, — говорит Александр Антонов. — Зашел я в 20 лет в мастерскую, увидел все эти научные игрушки, и сразу зацепило меня: а как он так делает, а смогу ли я? Родители мои были вообще не из этой оперы. Отец работал токарем-расточником, мама — начальником торговой базы.
Так что в стеклодувы меня позвал родственник: иди, говорит, в стеклодувы. Денег море будет, только сначала надо научиться.
С тех пор Антонов учится — вот уже 42 года на одной и той же горелке.
— Помню, Анатолий Андреевич Кудряков прививал вкус к работе, в этом была поэзия какая-то, — вспоминает Антонов. — Он говорил, чтобы я от горелки вообще не отходил. Так я и сидел, а когда стало получаться, мы работали с утра до ночи, так как заказов было очень много, не успевали. Когда делали большие приборы, чтобы не обжечься, надевали телогрейку наоборот: продевали руки в рукава, а пуговицы застегивали на спине. Лицо под конец дня горело, как будто вышел из солярия.
О вредности особо никто не думал — работа была интересная, и платили хорошо: в Институте физической химии оклад стеклодува был 400 рублей, к тому же еще рублей сто можно было получить подработками. Теперь на руки дают 19 800. Времена изменились.
— Профессия умирает не потому, что мало платят или профессионалов мало, — рассуждает Антонов, закуривая «Мальборо», — а потому, что никто не хочет учиться. Именно это — смерть для стеклодувного мастерства, потому что все оно состоит из секретов, которые нужно подсматривать у мастера. Вот представьте, перед вами задача: сделать длинную нитку в волос толщиной. Как это возможно? Если я рвану расплавленный кварц, то нитка получится на размер руки: он мгновенно застывает. Тут думать надо мозгами.
И вот что придумал Антонов: он развернул горелку в сторону цеха, открыл дверь и привязал резинку за один конец к ручке шкафа, а за другой — к кварцевой трубке. Потом разогрел кварц добела и ты-ы-ы-ынь — отпустил. Трубка со свистом несется 15 метров, а за ней тянется тончайшая кварцевая нить.
Антонов уверен, что с каждым мастером уходят его стеклодувные секреты. Он часто бывает на выставках, смотрит, как работали в средние века, и понимает, что какие-то вещи мы утратили безвозвратно.
Сегодня помимо хорошей зарплаты и учеников стеклодувы потеряли нормальных заказчиков. Наука была столь основательно разрушена в 90-е, что из нее ушло много творческих, грамотных ученых. Наука, по мнению стеклодувов, вообще становится кардинально другой, массовой, и ей не нужен ручной труд, личный вклад), что так ценилось веком раньше.
— Я не грущу, что времена уходят, — говорит Антонов. — У меня вот есть хобби.
Он показывает на телефоне кварцевые парусники со стеклянными канатами, кварцевые машины, в которых крутятся колеса и руль, и другие столь же совершенные изделия. Сейчас вот хочет повторить то, что увидел на выставке Фаберже: маленькую карету, которая умещается внутрь яйца.
Чтобы сделать сложное изделие — прибор или декоративный предмет, — иногда требуется неделя, а то и несколько недель времени. При этом можно чуть передержать какую-то деталь в начале и спустя неделю — дзинь: вся конструкция лопнет. Кстати, кварц рассыпается с особым звоном, тоньше хрусталя.
Напоследок Александр Антонов показывает работу с молибденовым стеклом. Стекло мягче и податливее кварца, поэтому мастер плавит трубку «на нежном огне».
— Вообще-то, я должен делать это в перчатках и наушниках, — говорит он, надевая на голову древние, схваченные металлической проволокой наушники, но уже через секунду раздраженно снимает их. — Нет, так я не могу, я не слышу стекла. Нужно слушать шум горелки и слушать, как ведет себя расплавленное стекло.
Для химической посуды стекло должно быть особенное — способное выдержать кислоту, щелочь и перепады температуры. Для опытов попроще используют стекло № 23, чуть крепче оконного, для работы с более едкими и опасными веществами требуется стекло попрочнее.
— Для новичков сложность в том, что трубку нужно очень равномерно вращать, — говорит Александр Антонов, — иначе масса начнет сползать. Так что я своим немногим ученикам наказывал постоянно крутить в руках карандаш. Но они не захотели, сбежали.
Сразу после изготовления деталь берут асбестовой рукавицей и кладут в разогретую печь. Здесь она медленно, почти сутки остывает, чтобы «ушло напряжение». Пока деталь отдыхает, Антонов подходит к притирочному станку и обрабатывает кварцевое изделие мелкой, как мука, наждачкой: все части должны идеально подходить друг к другу. Частенько за заказанной деталью так и не приходят. И тогда она отправляется в коробку Антонова к другим шедеврам. Можно смело утверждать, что это последние предметы, которые пытался услышать человек.
Опубликовано в журнале "Кот Шрёдингера" №1 (01) октябрь 2014 г.
Подписаться на «Кота Шрёдингера»