Адвокат тигров

Фото: ТАСС
// «У таежного охотника нет ничего лишнего: ни килограммов, ни вещей, ни эмоций…»
Светлана Скарлош

Охотовед — профессия героическая. Глухая тайга, погони, расследования, кровь и смысл жизни всё в ней есть. Егеря, браконьеры и дикие звери ходят одними тропами и охотятся друг на друга. Это похоже на войну, где у каждого своя цель и своя правда. Цель охотоведов сохранить дикую природу. Чтобы увидеть, как они работают, корреспондент «КШ» отправился на Дальний Восток, в «Утес» центр реабилитации диких животных при поддержке WWF.

…Удэгейцы говорят: «Увидеть тигра — увидеть свою смерть». Его не называют по имени — вместо «тасху» (тигр) коренные народы Приамурья употребляют слово «амба» (большой). А если увидят тигриный след, молятся ему.

— Слышали такое выражение: «Амба тебе»? — посмеивается Павел Фоменко, охотовед, сотрудник WWF. — Если тигр решил кого-то убить, он это сделает. Идеальная машина смерти. Мгновенно перекусывает шейный позвонок.

Мы сидим в деревянном домике в питомнике «Утес», ужинаем и слушаем охотоведов. За окном снег, мороз и дикие звери. Тайга тут еще не глухая, но, по словам охотников, бывали случаи, когда тигры выходили прямо к дороге, ведущей к «Утесу». На столе появляется настойка «Уссурийская».

— Глаза у тигра страшные, желтые… — говорит Павел, и его собственные светло-голубые глаза становятся почти неподвижными. Он хищно улыбается, и мне, разомлевшей от тепла охотничьего домика, чудится, что это сам тигр про себя и рассказывает…

Работа: биолог-криминалист

Павел — охотовед, координатор программы Амурского филиала WWF России по сохранению биоразнообразия, «герой планеты» по версии журнала «Тайм» (за 2000 год). Работа Фоменко и правда полна героизма — он защищает тигров от браконьеров. Не только их, но тигры — история особая. Амурские, они же уссурийские, огромные, желто-оранжевые с черными полосами. Священное животное для удэгейцев и нанайцев. Впрочем, для наших охотоведов тоже. Всё здесь вертится вокруг тигров.

Павел Фоменко. Родился в 1963 году в Междуреченске. Окончил Иркутский сельскохозяйственный институт (диплом по специальности «биолог-охотовед»). Хобби: промысловая и спортивная охота, рыбалка, собаководство.

Координатор программы Амурского филиала WWF России по сохранению биоразнообразия. «Герой планеты» (2000 год) по версии журнала «Тайм».

…Их всего около 500 штук. Красная книга. За убийство тигра в Китае чуть ли не смертная казнь, а у нас — уголовное дело. До Китая от Хабаровска доплюнуть можно. Браконьеры убивают их, как правило, на заказ и продают в Китай. Там тигр круче корня женьшеня — местные знахари употребляют его полностью, от усов и до хвоста.

В год рождается примерно сорок тигров. Столько же гибнет. Из них пятнадцать процентов по естественным причинам: глисты, утонул…

— В прошлом году я вскрывал погибшего тигра, — рассказывает Павел. — Пошел полосатый по протоке по льду и провалился. Стал барахтаться — не выбрался. Нашли только весной. Жалко. Здоровый был котяра — жир в два пальца толщиной.

Павел Фоменко не только охотовед, но еще и биолог-криминалист. Это означает, что через его, как он выражается, «нежные руки» прошло примерно сорок тигров. Мертвый тигр — обязательно расследование. Даже если осталась одна-единственная косточка. Если косточка человеческая — тоже.

— Как правило, если тигр напал на человека, значит человек его спровоцировал, — говорят охотоведы. — Например, охотник в лесу с собакой. Для тигра собака — конкурент. Редко кто из охотников не терял собаку в процессе охоты. Собаки тигра чуют за версту — нервничают, рвутся. Они для тигра как пельмени. Лакомство. Легкая добыча. Если у тигра проблемы с охотой, он начинает таскать собак даже со двора.

А бывает так: браконьер выстрелил в тигра, ранил и уехал. Следом идет охотник — нарывается на раненого тигра, голодного и злого. Тигр убивает охотника. При этом помнит своего обидчика и будет искать с ним встречи даже через годы. Охотники рассказывают случаи, когда, опасаясь тигриной мести, браконьеры выходили из тайги. Но когда возвращались, тигр, если оставался к этому времени жив, находил их.

Фото: Василий Солкин/WWF

Умеют ли тигры мяукать? Вообще-то наука гласит, что крупные кошки в силу анатомических особеностей не могут мурлыкать как домашние. Но экологи уверяют, что амурские тигры в хорошем настроение всё-таки мурлыкают. Автор репортажа это подтверждает

…Место преступления — Приморье. Жертва — опытный охотник. Подозреваемый — тигр. Следы. Свидетели. «Пальчики».

— Убийца всегда возвращается на место преступления, — рассказывает Фоменко про последнее дело. — Его уже два раза видели — крутится рядом. В экскрементах тигра обнаружены останки человека. Это доказывает, что он человека ел. Но не доказывает, что убил. Даже самому последнему преступнику полагается адвокат. Адвокат тигров — я.

— А если тигр не ранен и не было никакой провокации… Тигр не станет первым нападать?

— Может. В Уголовном кодексе это называется «убийство по неосторожности», — тоном следователя рассказывает Павел. — Например, зверь спит, а охотник тихо идет по тропе. Фактор неожиданности — в ответ агрессия. Хозяин в тайге тигр, и если человек его видит, то это обычно его, тигра, инициатива… Вы вот, к примеру, шансов встретить полосатого в тайге не имеете. Кроме тех случаев, когда тигр сам решит встретить вас, чтобы съесть. А охотники умеют ходить тихо и незаметно. Это не всегда безопасно.

— Как же можно найти убийцу? Они ведь все желто-полосатые… на одну морду.

— Ну что вы, полосы тигра почти как отпечатки пальцев у человека — фактически не повторяются.

Если вину тигра докажут, ему вынесут приговор. Оставлять тигра-людоеда в тайге нельзя: отведав человечины, он станет убивать снова. Теоретически ему могут сохранить жизнь, отправив в зоопарк. Правда, придется тщательно скрывать его криминальный бэкграунд. Но на практике тигр чаще всего гибнет «при задержании».

— Раньше мы сжигали останки тигра — демонстративно, в порядке идеологической борьбы с браконьерами. А сейчас передаем в музеи, — говорит Павел.

— Интересно, сколько стоит убитый тигр? — бормочу я себе под нос.

— О, прицениваетесь! Так-так… — скалится Павел. — Может, у вас где-то тигр завалялся?

Фото: ТАСС

Питомник: котик и дикий зверь

Идея почесать тигра за ушком уже не кажется мне такой привлекательной. Я рассматриваю на мониторе компьютера тигра по кличке Упорный. Он ходит по вольеру взад-вперед, и его маневры транслируются напрямую в охотничий домик. Это стало возможным благодаря вольеру, оборудованному камерами наблюдения (система была создана при поддержке корпорации Bosh, известной своей бытовой техникой).

Упорный находится на реабилитации: скоро придут результаты его анализов, и его выпустят в тайгу. Он попал в питомник в истощенном состоянии, но сейчас уже почти готов вернуться к самостоятельной жизни. А пока вместо изюбра или кабана появляется большой пакет с мясом в руках у Павла. Обед.

— К самому тигру вам нельзя, — объясняют охотоведы. — Он не должен вас видеть. Для него это большой стресс: ведь в природе вы не можете просто так подойти к тигру и посмотреть на него. А тут он в вольере заперт и, получается, теряет контроль. Вообще, для успешной реабилитации очень важно, чтобы дикий зверь как можно меньше сталкивался с людьми.

Для нормальной жизни самке амурского тигра обычно достаточно 20 квадратных километров глухой тайги. Самцу требуется значительно больше — до 100 квадратных километров.

Задача парадоксальная: откормить, вылечить и при этом оставить диким. Если тигр приручится, выпускать его в тайгу нельзя — будет приходить к людям. Или его убьют, или он съест кого-то. Поэтому взаимодействие с диким тигром в питомнике очень сложное — пока мы стоим на тропинке и, содрогаясь, слушаем тигриный рык, Павел залезает на крышу вольера, чтобы бросить Упорному мясо. Упорный не должен связывать свой обед ни с человеком, ни с конкретным временем.

— Пять километров… Слышали? Ну как вам? — Фоменко возвращается уже без пакета.

— Что?

— На пять километров разносится тигриный рык. Страшный звук. Всё вибрирует внутри.

Мы идем назад, довольствуясь рыком, Пашиными рассказами и замерзшими ягодками лимонника, которые суровые таежные охотники собирают для нас по дороге.

— А хотите к Жорику? К Жорику можно в любой момент. Жорик — домашняя киса.

«Домашняя киса» — это тигрище с огромными лапами и сквозной дырой в щеке: когда-то он переболел остеомиелитом. Оперировали. Через дыру свешивается горячий розовый язык.

Жорик ручной. Насколько это возможно для тигра. Когда мы подходим к вольеру, он, узнав своих опекунов, начинает зычно мурлыкать и тереться головой о сетку вольера. Соскучился.

Между тем по сетке пропущен провод с током — как бы тигр ни мурлыкал, он идеальная машина смерти. Мы пытаемся Жорика фотографировать, он с нами играет, как кот, то залегая в снегу, то выпрыгивая. Я понимаю, что сетка, вольер, напряжение… И в то же время, если он подходит ближе чем на два метра, я чувствую, как животная волна ужаса поднимается у меня внутри. И понимаю: если он прыгнет на решетку, меня парализует.

Тигры сохранились на территории 14 стран: Бангладеш, Бутан, Вьетнам, Индия, Индонезия, Камбоджа, Китай, КНДР (не подтверждено), Лаос, Малайзия, Мьянма, Непал, Россия, Таиланд.

За всю историю питомника тут побывало шестнадцать тигров. Кого-то выпустили в тайгу, кто-то отправился в зоопарк. Жорик остался насовсем.

Собственно, сам «Утес» начался еще в 90-х с тигренка Лютого, у котрого была травма челюсти. В питомнике его вылечили — четыре операции по нескольку часов. В 2000-м в питомник приезжали американские ветеринары из Института дикой природы Хорнокера и совместно с российскими коллегами сделали Лютому протез клыка из серебряно-палладиевого сплава с золотым напылением. Директором питомника тогда был прославленный тигролов Владимир Круглов. Охотники вспоминают, что он сам прокручивал мясо для Лютого и поил его теплым молоком.

— Отношения между ними были как между хозяином и обычной кошкой. Киса ласкалась, мурлыкала при виде Емельяныча… — вспоминают охотоведы.

Кроме тигров в питомнике живут и другие звери: три медведя, косуля. Реабилитировать тигров очень дорого, а маленьких тигрят и подавно. Их нужно воспитать дикими. Научить охотиться. Для этого охотоведы мечтают разводить на территории питомника косуль и кабанов. Как это ни кровожадно звучит, тигр должен есть мясо, которое только что бегало. Потому что вместе со свежей кровью, почками, желудком, селезенкой он получает необходимые витамины и микроэлементы. Примерно 10 килограмм в день. Порядка 70 косуль или кабанов в год.

Фото: flickr.com

Тайга: смертельный треугольник

Тайга — это место, где охота не профессия, а философия, религия и способ жизни. Охотоведы, браконьеры и дикие звери триедины. Грань между ними нереально тонка. Если они встречаются, кто-то умирает. Охотоведы и охотники выслеживают дичь и браконьеров. Хищники конкурируют с охотниками за кабанов и косуль. Браконьеры — те же охотники, только за чертой закона, нервные, вооруженные, терять им нечего.

— В тайге бывает так: сначала ты за ним, и вот уже он за тобой, — рассказывает Фоменко. — Был такой случай: мы с напарником, Толей Беловым, задержали вдвоем двенадцать человек. Задержанные переглянулись — все вооружены. Ну, а мы — у одного незаряженный карабин, у другого фотоаппарат без пленки... А там корень женьшеня — такие деньги, что за них три раза убить можно. Дальше как в кино: «Спокойно. Вы окружены. Сейчас прибудет подмога» — и бежать вниз по реке. В реке девчонка голая купалась. И мы тут с карабином выпрыгиваем. «Страшно?» — спрашиваем. «Ага», — говорит. — «Нам тоже». Но повезло: подъехал другой охотовед, шел по следу. И мы их все-таки задержали.

Ходить в тайгу охотники начинают еще детьми — с отцами. Учатся выживать: любая ошибка может стоить жизни. Зимовье — это полгода в тайге. Всё готовится заранее: дрова, запасы еды. Первую неделю охотник обживается, а потом начинаются трудовые будни. Есть четкий план: например, добыть 300 соболей. Раньше все охотники работали на охотничьи хозяйства, сейчас чаще сами на себя. Это означает, что подготовка и вывоз добычи ложатся на плечи самого охотника — сам себе менеджер.

Фото: flickr.com

Гибнут охотники часто: один в тайге — это потенциально смертельная история. Но и способность к выживанию поражает.

— Тайга — это свобода, — говорит Паша. — Охота — страсть. Я счастливый человек: бог дал мне эту страсть. После тайги все чувства обострены, ты возвращаешься стерильным. А девчонки по молодости — о! Они же просто королевы, после того как ты вернулся из тайги!

— Но если семья и каждый год по полгода в тайге…

— И опять мне повезло: жена терпит меня, дурака. Как-то крестиком отмечала дни, когда был в тайге, — получилось шесть месяцев. И вместе мы ходили, пока детей не было. Это совсем другая история: приходишь в свою избушку без сил, замерзший, а там родной человек и горячий ужин… И есть с кем поговорить. Я даже заметил, что охота становится эффективнее вместе с женой: так я 20 соболей бил, а когда жена ждала — 50.

— У тигров тоже своя тигрица?

— Нет, у тигров семейная жизнь устроена по-другому: тигры одиночки. На три тысячи километров один — как корабль в тайге. На его территории несколько самок. Тоже одиночки. Тигр к ним в гости ходит. К одной сунется: «Варьк, ты как?» — «Не-а, не сейчас, к Нюрке иди». Идет к Нюрке, а та, если готова, принимает. Ну и котята потом. Котят тигрица сама растит.

— Охотники, наверное, просыпаются еще затемно?

— Успешные — нет. Я как нормальный хищник: поймал добычу, наелся и сплю, — смеется Павел. — Но вообще-то режим у охотника жесткий: в день я прохожу 20–25 километров. Прихожу, пью чай и засыпаю. Часов в одиннадцать вечера просыпаюсь и бегаю по избе как таракан: нужно шкурки выделать, дрова, оружие… Разве крестиком не вышиваю. И снова спать. Утром завтрак — и в тайгу. Страдать особенно некогда: охотник знает, зачем он в тайге, и лишнее время никто там не будет оставаться. Хотя потом тянет снова — как наркотик.

За 100 лет численность тигров на планете сократилась в 25 раз: со 100 тысяч до 4 тысяч. Некоторые их подвиды вымерли уже в ХХ веке: закавказский (Закавказье, Иран, Ирак, Афганистан, Пакистан, Средняя Азия) — в 1960-е, балийский — в 1930-е, яванский — в 1970-е.

Я слушаю Павла и думаю, что мы, городские жители, часто дикую природу представляем как утраченный рай: молочные реки, плюшевые леопарды. На самом деле дикая природа — это кровь. Азарт. Вызов. Законы. И — ничего личного. Тигр убивает мгновенно. Разгрызает кости. И слизывает мясо языком — как рашпилем. Остается только полированный череп.

— Охота — это убийство, — говорит Павел, и я вздрагиваю, как будто он подслушал мои мысли. — Но убить нужно красиво: так, чтобы зверь не мучился. И чтобы, извините, шкурку не попортить.

— Если у вас план добыть 300 соболей, неужели вы не привыкаете к убийству?

— Когда я охочусь, меня колбасит, как щегла. Просто трясет. До сих пор. И если этого нет, я не охотник, а убийца. Охота — это страсть. Это схватка со зверем.

— Как же в одном человеке могут уживаться охотник и защитник дикой природы?

— Прекрасно могут. Невозможно защищать природу, если не охотиться, — именно так ты включен в эти отношения. Элементарно: чтобы ловить браконьеров, нужно быть хорошим следопытом. А это практика, а не теория.

Павел говорит, что в природе очень важно равновесие. Если убивать косуль, которые не могут убежать по глубокому снегу — как это делает местная гопота, — будет недостаток косуль. Что скажется на тиграх. Если угробить кедр… Или выкопать весь корень женьшеня… Если не охотиться на кабана и его станет слишком много…

Фото: WWF

Официальное название нашего тигра — амурский. В американской научной литературе он значится как Siberian tiger. Термин «уссурийский тигр» зачем-то ввели журналисты, когда готовили репортаж об участии Владимира Путина в проекте изучения амурских тигров в Уссурийском заповеднике. А зверь-то на самом деле один и тот же. И об этой лингвистической чехарде с его названием даже не подозревает.

Я слушаю и понимаю, что это другой мир. На первый взгляд грубый и жестокий, но очень тонко устроенный. И сюда нельзя соваться с нашими мерками мегаполиса, где нормально проложить трассу через лес, чтобы удобнее было ездить.

— Тайга — это храм. Мой Исаакиевский собор, — говорит Павел. — Если хотите, там со мной всегда бог и духи, его помощники. В тайге все чувства обострены. Идешь по тайге и за секунду понимаешь: сейчас дерево упадет. И оно падает.

— Павел, скажите честно… — я до последнего сомневаюсь, но все-таки задаю этот вопрос: — Вы тигр?

— Нет. Я волк, — не поморщившись, отвечает Фоменко. — А мое тотемное животное — медведь. Так сказал мой друг, шаман Вася. И с тех пор я уже пятнадцать лет не стреляю медведей. Однажды медведь спас мне жизнь…

Я думаю о том, что если с этими охотниками уйти в тайгу, то их истории заменят мне вайфай. Они сами герои и сами рассказчики. Изредка встречаясь на зимовье и возвращаясь в цивилизацию, они рассказывают о том, что было в тайге. Оттачивают это мастерство годами. И очень ценят встречу и настоящие человеческие отношения.

— У таежного охотника нет ничего лишнего: ни килограммов, ни вещей, ни эмоций, — говорят они про себя.

Зато есть первобытное ощущение мира, причудливым образом соединенное с хорошим образованием и научным подходом.

— Всю жизнь я изучал тигров. А теперь защищаю, — говорит Павел. — Мне кажется, это логично. 

 

Фото: flickr.com

Редакция благодарит WWF за помощь в подготовке материала.

Опубликовано в журнале «Кот Шрёдингера» №3 (05) за март 2015 г.

Подписаться на «Кота Шрёдингера»