Место научпопа
Колонка (то, что вы сейчас читаете) — самый ядовитый жанр. Журналист смотрит в потолок пять минут, потом пишет о том, чего не знает наверняка, но как бы «чует нутром». Обычно журналист берет два-три примера из собственной жизни и обобщает на всю Вселенную (если он неопытный птенец) или на мультиверс (если он уже что-то понимает в профессии). Он может, например, заметить, что «мужчина — существо с двумя ногами и руками», с чем трудно спорить, а потом сделать вывод, что все существа с двумя ногами и руками на пространстве от Земли до инфляционных стенок мироздания — мужчины. Далее у журналиста, на время ставшего публицистом, открывается масса возможностей для выводов о вселенской маскулинной двуногости, онтологически присущей миру, или о том, что двуногие мужчины эстетически ущербны по сравнению с многоножками камбоджийских джунглей. Это зависит, как мы знаем, от таланта публициста, политики издания и гонорара.
Не так у научного журналиста. Во-первых, его колонку о двуногости мужчин подвергнут серьезному анализу антропологи, физиологи и специалисты по теории эволюции. Они скажут, что двуногость показана в наблюдениях, однако это не единственный видовой признак и до сих пор точно неизвестно, чем объясняется существование именно двуногих самцов вида Homo sapiens. Во-вторых, включатся астрофизики, и уж они сообщат, что антропный принцип необязательно предполагает существование двуногих мужчин-публицистов в нашей Вселенной. Есть и более серьезные последствия, которые приведут к лишению зарплаты и изгнанию из профессии, чем объективный мир подтвердит свое превосходство над скороспелыми суждениями.
Посему я стараюсь вообще не писать колонок. Но в каждый номер «Кота» приходится сочинять сразу две — за себя и за философствующее животное. Ну, за животное, скажем, понятно: Кот у нас самоуверенный, но несколько пришибленный жизненной драмой, куда его вверг друг Эрвин Шрёдингер, засунув в ящик между смертью и жизнью. А вот за себя писать очень трудно, почти как «Серапионовым братьям».
Такое длинное вступление я написал, чтобы было понятно: научный журналист — журналист не совсем настоящий. Он выполняет скромную функцию переводчика с птичьего языка специалистов на общедоступный. Попутно развлекает.
Однако, несмотря на скромную функцию корректного переводчика, фигура научного журналиста значит для общества очень много. Ведь интерес к науке вырос, и доверие тоже. Конечно, причин тому много. Здесь я начну обобщать (как не должен поступать научный журналист). Извинит меня лишь то, что это всего лишь мое частное мнение, каковое я не выдаю за закономерность. Так вот, полагаю, что уважение к науке в первую очередь показывает дефицит уважения ко всему остальному. Нужно же человеческой душе на что-то опереться. А наука — всегда позитив, что-то чистое и очень мудрое.
Возьмем последние данные ВЦИОМа. Как, полагаете, Россия отвечает на вопрос: «Что бы вы сами могли сказать о науке, о ее месте в жизни людей и общества?» Всё лучше и лучше. Основной ответ — «Это полезные открытия» — в 1989 году дали 42% респондентов, а в конце 2014-го — уже 62%. Другие ответы также показывают, что науку и ученых уважают всё больше. То же самое мы видим и по отношению, допустим, к Российской академии наук: это самый уважаемый в обществе институт — правда, наравне с РПЦ. Положим, соцопросам я не очень доверяю, но личный опыт говорит о том же. Надеюсь, что мой вклад в эти дополнительные 20% тоже есть, ведь без научных журналистов откуда бы люди знали, чем занимаются ученые?
И если бы я писал безответственную публицистику или пугал народ метровыми крысами в метро и торсионными полями, пробивающими ауру христианских младенцев, то такого эффекта мы бы не наблюдали. Читали бы мои тексты как сказочки, а ученые, пожалуй, перестали бы со мной разговаривать. Кстати, корректность современного научпопа успокоила научных сотрудников, и сейчас они не напрягаются, когда мы просим рассказать об исследованиях. Еще пятнадцать лет назад такого не было: нормальный ученый к журналисту относился крайне подозрительно и общался неохотно.
И еще важнее: научпоп несет совершенно уникальную функцию — жестоко насаждает логическое мышление и критическое отношение к миру. Я всегда это понимал, и, скажем, когда случился «крымнаш» и граждане моей страны стали терять адекватность под воздействием телевизионных лучей смерти, я воспринял это как личное жизненное поражение. Однако, успокоившись, подумал, что 15–20% критически мыслящих людей — огромное число. Надеюсь, это мои читатели.
Опубликовано в журнале «Кот Шрёдингера» №3 (05) март 2015 г.
Подписаться на «Кота Шрёдингера»
